Бывшая любовница - Страница 18

– Ты используешь женщин для собственного удовольствия, не задумываясь о том, что они тоже люди.

– Полнейшая глупость. Я никогда никого не обманывал. Никогда. Я презираю обман, – ледяным тоном ответил он.

– И все же ты используешь женщин.

– Я их не использую. Я всегда честен со своими любовницами. Не надо думать, что они ложатся ко мне в постель, не понимая, что делают.

– Меня ты использовал. Я-то думала, что я тебе была интересна как личность, а не только ради секса. Откуда мне было знать, что тебе нужен мой телефон, а не мое тело.

У Пепе перехватило дыхание.

– Я признаю, что я тебя использовал, Кара. И это не предмет для гордости. Но что сделано, то сделано. Мой брат был на грани нервного срыва. Но я считал тебя чертовски эротичной. И сейчас считаю. Я хотел секса с тобой независимо от обстоятельств.

– Тем не менее ты меня использовал. Ты можешь сколько угодно говорить, что ты не похож на моего отца, но я-то лучше знаю. Вы – два сапога пара. Ты спишь с женщинами, а затем бросаешь их, и тебе наплевать, что делается у них на душе. И на нежелательные последствия тоже наплевать. Как, например, на ребенка, – добавила она, не удержавшись.

Раздался скрежет тормозов. «Мерседес» неожиданно остановился.

Пепе выключил мотор. Он прерывисто дышал.

Наконец-то его проняло! Но Кара, как ни странно, не обрадовалась этому.

Долгое время было слышно только их тяжелое дыхание.

– Мы поедем через минуту, – мрачно произнес Пепе. – Если ты не хочешь, чтобы я оставил тебя здесь на дороге добираться самой до Парижа, то не смей больше со мной разговаривать. Молчи. Единственное исключение – если почувствуешь себя плохо.

По его голосу было понятно: он не шутит.

Глава 7

Бесполезно. Сон никак не приходил. Можно сколько угодно считать овец, но они, вероятно, лишь пренебрежительно фыркали на нее, а сна не навевали.

Кара быстро вылезла из постели и надела новый халат, который больше походил на кимоно. Алый, шелковый, он был роскошным и приятно обволакивал кожу.

Она уже три дня в парижском доме Пепе, но до сих пор не усвоила расположения комнат, за исключением кухни.

Кара почти не видела Пепе после их возвращения из долины Луары – он теперь перепоручил ее экономке Монике. Когда они приехали в его парижский дом после трехчасового молчания в машине, он заявил, что у него до конца недели дела в Париже и что она вольна оставаться дома, если хочет. И уточнил:

– Моника в течение дня в твоем распоряжении. Она может пойти с тобой, если тебе что-нибудь понадобится.

– Куда мне идти? – ответила на это Кара. – Я не говорю по-французски, и денег у меня нет. К тому же парижские цены запредельны.

Он, не глядя на нее, пожал плечами:

– В доме есть бассейн и спа. Можешь воспользоваться, если захочешь. А если тест на отцовство докажет, что ребенок мой, тогда у тебя будет столько денег, что ты даже не сможешь их все потратить.

Кара в ответ обозвала его таким грубым словом, что монахини в монастыре, который она посещала до отъезда в Англию, лишились бы чувств.

На следующее утро ей доставили лэптоп последней модели, электронную книгу и смартфон с безлимитным тарифом.

Как же ей претит сама мысль о том, что он проявляет внимание и заботу! Достаточно того, что он привез ее в Париж на машине, а не заставил лететь в вертолете. Она не будет такой, как ее мать. Не будет прощать отвратительные поступки из-за одного глупого подарка.

Кара спустилась по винтовой лестнице и направилась в кухню. В доме было темно, но коридор освещали ночники.

Она включила свет в кухне и заморгала от ярких ламп. Непривычно находиться в таком огромном помещении размером с дом, в котором она выросла.

Где что находится, она понятия не имела, но холодильник увидела сразу – необъятных размеров американского типа. В нем вполне мог бы разместиться… морг.

Ей хотелось всего лишь теплого молока. А как она найдет кастрюлю? Билли, мать Грейс, грела им молоко, когда Кара ночевала у них.

Она услышала шорох и застыла с пластиковым пакетом молока в руке.

– Ты так поздно не спишь, сucciola mia, – произнес тягучий голос с сицилийским акцентом.

Она обернулась – к ней медленно приближался Пепе.

– Ты меня до смерти напугал, – прошипела она. Она хотела сердито рявкнуть на него, но не получилось. Трудно не потерять самообладания при виде Пепе: высокий рост, из одежды только джинсы с низкой посадкой, плотно обтягивающие узкие бедра. На загорелой с тугими мышцами груди завитки шелковистых волос спускаются к плоскому животу и ниже, к незастегнутой пуговице джинсов. Он взъерошен, на скулах – черная щетина, такая же густая, как и его эспаньолка.

Грех. Ходячая, говорящая реклама греха. И искушения.

– Я не хотел тебя пугать, – сказал он, хотя виноватым не выглядел. – Я пришел на шум.

– Мне не спалось.

Голубые глаза, не отрываясь, смотрели прямо на нее.

– И мне тоже.

Она первая отвела взгляд, чувствуя, как тепло разливается не только по лицу.

– Что заставило тебя выйти из укрытия? – спросил он и встал ближе, чем ей того хотелось.

Она сделала шаг назад:

– Я не пряталась.

– Да ты три дня почти не выходила из своей комнаты. Моника говорит, что ты не была дальше столовой.

– Это не мой дом. Мне неловко бродить повсюду. Я здесь чужая. – Ей и сейчас неловко, но по другой причине: из-за полуголого мужчины, который стоит перед ней.

– Ты не чужая. Пока ты под моей крышей, это твой дом. Можешь делать здесь все, что хочешь.

– За исключением того, чтобы уйти.

– Ты всегда можешь уйти.

Она удержалась от замечания, которое вертелось на языке. К чему эти перепевы споров о том, что она вольна сделать?