– Ты не очень-то похожа на беременную. – Она выглядела худее, чем раньше, но ведь она никогда не была толстой. Да и сейчас ее не назовешь худой как щепка.
– У меня был стресс. Неожиданная беременность может потрясти любую женщину. Но ребенок абсолютно здоров. Я уверена, что скоро начну полнеть.
Он снова взглянул на снимок. Кара умная женщина, но сомнительно, что даже она могла подделать такое. Этот снимок более четкий, чем тот, на который он смотрел не один час десять лет назад, но все остальное было похожим.
Кара беременна.
Пепе вздохнул и постарался оценить ситуацию как можно хладнокровнее, но это было трудно. Очень трудно.
– Поздравляю. Ты станешь матерью. А теперь, скажи на милость, почему ты так уверена, что отец – я?
– Что за дурацкий вопрос? Конечно, отец ты. Ты единственный мужчина, с которым я по глупости легла в постель.
– И ты полагаешь, что я поверю твоему слову?
– Ты прекрасно знал, что я была девственницей.
– Я с этим не спорю. Что я оспариваю, так это мое отцовство. Я понятия не имею, чем ты занималась после того, как я уехал. Откуда мне знать, что, обнаружив, какого ты лишилась удовольствия, ты не стала заниматься сексом…
Он не заметил, как у нее взлетела рука. Раздался звук затрещины. Удар пришелся ему на правую щеку и был таким сильным, что у него дернулась голова.
– Да как ты смеешь унижать меня, свести до своего подлого уровня? – прошипела она.
У Пепе горела щека. Она хоть и маленькая, но удар у нее крепкий, и пятерня отпечаталась на коже и как раз пришлась на длинный шрам, который он получил в восемнадцать лет и с тех пор порой ощущал, как лезвие ножа врезается ему в щеку. Он поднес к лицу руку.
– Сейчас я оставляю это без ответа, – сказал он, изо всех сил сдерживаясь. – Но если ты еще хоть раз поднимешь на меня руку, то не увидишь больше ни меня, ни моих денег.
– Ты это заслужил.
– Почему? Я всего лишь указал тебе, что ты ждешь, что я поверю тебе на слово. Знай: я никому не верю на слово, особенно женщине, которая заявляет, что носит моего ребенка.
– Я ношу твоего ребенка – это правда.
– Нет, ты носишь какого-то ребенка. До его рождения и до того, как мы сделаем тест на отцовство, я не желаю слышать никаких упоминаний моего имени. – После того, что с ним сделала Луиза, он никогда больше не попадется на эту удочку. Никогда.
Только дураки дважды повторяют ошибки.
У Кары чесались руки залепить ему еще одну пощечину, но она впилась ногтями в ладони и удержалась.
Если бы она только могла, то ушла бы. Но она не может. Она не преуменьшила свое материальное положение. После оплаты перелета на Сицилию у нее оставалось сорок восемь евро, чтобы продержаться две недели до зарплаты. Одно дело – самой жить на консервированной фасоли и тостах, но совсем другое дело, когда у тебя скоро появится крошечное существо, которое надо кормить и одевать. И еще ей необходимо найти новое жилье, где ей разрешат жить с ребенком.
Когда она только узнала, что беременна, то ее охватил ужас – внутри у нее растет жизнь.
Бог ты мой! Ребенок. Да она и вспомнить не могла, держала ли когда-нибудь ребенка. Правда, ужас притупился, когда она осознала реальность произошедшего с ней.
Ребенок будет во всем зависеть от нее. От ее любви. От стабильности ее материального положения. От еды. Из всего перечисленного она в силах обеспечить его только любовью.
О какой стабильности может идти речь, если она снимает квартиру, где нельзя жить с детьми? Какое питание для ребенка, если она едва зарабатывает, чтобы прокормить себя? На одни лишь подгузники уйдет вся ее зарплата.
Борясь с волнением – только бы не зарыдать! – она сказала как можно более сдержанно:
– Итак, как ты хочешь, чтобы я поступила? Позвонила тебе через пять месяцев и сообщила, кто родился, мальчик или девочка?
Он пронзил ее взглядом:
– Вовсе нет, cucciola mia.
Cucciola mia. Так ласково он называл ее в тот их общий уик-энд. Любопытство заставило ее посмотреть перевод с итальянского, заглянув в смартфон, который он у нее потом стащил. Она была разочарована – по-английски это означало «мой щенок, моя собачка». Правда, когда он произносил это с глубоким сицилийским выговором, звучало дразняще и чувственно.
Отвлекшись от брошенных им машинально нежных слов, Кара заметила, что он внимательно смотрит на сканированный снимок.
– Это сделано месяц назад, – сказал он, сверившись с датой, указанной в углу снимка.
– И что?
– А то, что все это время ты ничего мне не сообщала. Почему?
Как же она его ненавидит! Он во всем видит заговор.
– Я хотела, чтобы срок беременности уже не позволил тебе заставить меня сделать аборт.
Твердые, чувственные губы Пепе сжались, глаза сощурились, на лбу обозначились складки. Он долго молчал, прежде чем произнести:
– С чего ты это решила?
Она едва не рассмеялась ему в лицо:
– Ты спал со столькими женщинами и стольких бросал! У тебя это просто вторая карьера. Странно было бы, что лучший плейбой года захочет ребенка.
Глаза его потемнели, но тут же на губах появилась усмешка.
– Я стал бы еще более привлекательным для прекрасного пола.
– Ты думаешь, я забыла твои пренебрежительные высказывания о детях? Думаешь, я не заметила, как ты закатывал глаза, когда Грейс и Лука обсуждали будущих детей?
– И это доказательство того, что я потребовал бы аборт?
– Ты ясно дал понять, что дети – это не сфера твоих интересов.
У него на щеке забилась жилка. Наступила долгая пауза.
– Скажем так: вдруг тест на отцовство докажет, что ребенок мой. Чего тогда ты ждешь от меня? Брака?